Солдаты из советского стройбата, которые потрясли мир

Январь 1960 года, остров Итуруп, один из тех самых остров Южно-Курильской гряды. Из-за каменистого мелководья доставка грузов на остров кораблями крайне затруднена, и поэтому функцию перевалочного пункта, «плавучего причала» у острова выполняла самоходная танкодесантная баржа Т-36.
За грозным словосочетанием «танкодесантная баржа» скрывался небольшой кораблик водоизмещением сто тонн, длина которого по ватерлинии составляла 17 метров, ширина — три с половиной метра, осадка — чуть более метра. Максимальная скорость баржи составляла 9 узлов, а удаляться от берега, не подвергаясь риску, Т-36 могла не более чем на 300 метров.
Впрочем, для тех функций, что баржа выполняла у Итурупа, она вполне подходила. Если, конечно, на море не было шторма.

А 17 января 1960 года стихия разыгралась не на шутку. Около 9 часов утра ветер, достигавший 60 метров в секунду, сорвал баржу со швартовки и стал уносить её в открытое море. Те, кто остался на берегу, могли лишь наблюдать за отчаянной борьбой, которую вели с разгневанным морем люди, находившиеся на борту баржи. Вскоре Т-36 исчезла из виду…
Когда шторм стих, начались поиски. На берегу были найдены некоторые вещи с баржи, и военное командование пришло к выводу, что баржа вместе с находившимися на ней людьми погибла.
На борту Т-36 в момент её исчезновения находились четверо солдат: 21-летний младший сержант Асхат Зиганшин, 21-летний рядовой Анатолий Крючковский, 20-летний рядовой Филипп Поплавский и ещё один рядовой, 20-летний Иван Федотов.
Родным солдат сообщили: их близкие пропали без вести при исполнении воинского долга. Но за квартирами всё-таки установили наблюдение: вдруг кто-то из пропавших не погиб, а попросту дезертировал?
Но большинство сослуживцев ребят полагали, что солдаты сгинули в океанской пучине…

Сержант Зиганшин и его товарищи не были моряками — они служили в инженерно-строительных войсках, которые на сленге именуются «стройбатом». На баржу их отправили разгружать грузовое судно, которое вот-вот должно было подойти. Но ураган решил иначе…
Положение, в котором оказались солдаты, выглядело практически безвыходным. Топлива у баржи больше нет, связи с берегом нет, в трюме течь, не говоря уже о том, что Т-36 вовсе не годится для таких «путешествий».
Из продовольствия на барже оказались буханка хлеба, две банки тушёнки, банка жира и несколько ложек крупы. Были ещё два ведра картошки, которую во время шторма раскидало по машинному отделению, отчего она пропиталась мазутом. Опрокинуло и бачок с питьевой водой, которая частично перемешалась с морской. Ещё была на судне печка-буржуйка, спички да несколько пачек «Беломора».
Судьба над ними будто бы издевалась: когда шторм затих, Асхат Зиганшин нашёл в рубке газету «Красная звезда», в которой говорилось, что как раз в районе, куда их уносило, должны состояться учебные ракетные пуски, в связи с чем весь район был объявлен небезопасным для мореплавания. Солдаты сделали вывод: искать их в этом направлении никто не будет до конца ракетных пусков. Значит, необходимо продержаться до их окончания.
Пресную воду брали из системы охлаждения двигателей — ржавую, но годную для употребления. Также собирали дождевую воду. В качестве еды варили похлёбку — немного тушёнки, пара пахнущих топливом картофелин, самая малость крупы.
На таком рационе требовалось не только выживать самим, но и бороться за живучесть баржи: скалывать лёд с бортов, чтобы не допустить её переворота, выкачивать воду, собиравшуюся в трюме.
Спали на одной широкой кровати, которую сами и соорудили, — прижимаясь друг к другу, берегли тепло.
Солдаты не знали, что течение, уносившее их всё дальше и дальше от дома, носило название «течение смерти». Они вообще старались не думать о худшем, ибо от таких мыслей легко можно было впасть в отчаяние.
День за днём, неделя за неделей… Еды и воды всё меньше.
Сначала сварили, покрошив в лапшу, ремень, потом ремешок от разбитой и неработающей рации, потом стали есть сапоги, содрали и съели кожу с оказавшейся на борту гармошки…
С водой дело обстояло совсем плохо. Кроме похлёбки, её доставалось каждому по глотку. Один раз в двое суток. Последнюю картошку сварили и съели 23 февраля, в День Советской Армии. К тому времени к мукам голода и жажды добавились слуховые галлюцинации. Ивана Федотова начали мучить приступы страха. Товарищи поддерживали его, как могли, успокаивали.
За всё время дрейфа в четвёрке не произошло ни одной ссоры, ни одного конфликта. Даже тогда, когда сил уже практически не осталось, ни один не попытался отобрать у товарища пищу или воду, чтобы выжить самому. Просто договорились: последний, кто останется в живых, перед тем как умереть, оставит на барже запись о том, как погибал экипаж Т-36…
7 марта 1960 года авиационная группа с американского авианосца «Кирсардж» обнаружила баржу Т-36 примерно в тысяче миль северо-западнее острова Мидуэй. Полузатопленная баржа, которая не должна удаляться от берега на расстояние больше 300 метров, прошла больше тысячи миль по Тихому океану, преодолев половину расстояния от Курил до Гавайев.
Американцы в первые минуты не понимали: что, собственно, за чудо перед ними и что за люди плывут на нём? Но ещё больший шок моряки с авианосца пережили, когда доставленный с баржи вертолётом сержант Зиганшин заявил: у нас всё нормально, нужно топливо и продукты, и мы сами доплывём до дома.
на Т-36 к тому времени оставался один сапог и три спички.

Американские медики дивились не только стойкости советских солдат, но и удивительной самодисциплине: когда экипаж авианосца стал предлагать им еду, они съели совсем чуть-чуть и остановились. Съешь они больше, то сразу погибли бы, как гибли многие, пережившие долгий голод.

Когда солдаты отоспались, их начал мучить страх совсем иного рода — на дворе-то была холодная война, а помощь им оказал не кто-нибудь, а «вероятный противник». К тому же к американцам в руки попала советская баржа. Капитан «Кирсарджа», кстати, никак не мог взять в толк, отчего солдаты так рьяно требуют от него погрузить на борт авианосца это ржавое корыто? Чтобы успокоить их, он сообщил им: баржу в порт отбуксирует другое судно.
На самом деле американцы потопили Т-36 — не из-за желания нанести вред СССР, а потому, что полузатопленная баржа представляла угрозу судоходству. К чести американских военных, по отношению к советским солдатам они вели себя очень достойно. Никто не мучил их расспросами и допросами, больше того, к каютам, где они жили, приставили охрану — чтобы не докучали любопытные.
А Москва, получив новости из США, некоторое время молчала. И это объяснимо: в Советском Союзе ждали, не попросят ли спасённые политического убежища в Америке, дабы со своими заявлениями не попасть впросак.
.

Когда же стало ясно, что военные не собираются «выбирать свободу», про подвиг четвёрки Зиганшина заговорили по телевидению, на радио и в газетах, и сам советский лидер Никита Хрущёв послал им приветственную телеграмму

К моменту прибытия авианосца в Сан-Франциско герои уникального плавания, продлившегося, по официальной версии, 49 дней, уже немного окрепли. Америка встречала их восторженно — мэр Сан-Франциско вручил им «золотой ключ» от города.
Солдат радушные хозяева одели в костюмы по последней моде, и американцы буквально влюбились в русских героев. На фотографиях, сделанных в то время, они действительно смотрятся великолепно — ни дать ни взять «ливерпульская четвёрка».

По возвращении в СССР героев ждал приём на высшем уровне — в их честь был организован митинг, солдат лично принимали Никита Хрущёв и министр обороны Родион Малиновский. Всех четверых наградили орденами Красной Звезды, про их плавание сняли фильм, написали несколько книг…

Популярность четвёрки с баржи Т-36 начала сходить только к концу 1960-х. Вскоре после возвращения на Родину солдат демобилизовали: Родион Малиновский заметил, что парни своё отслужили сполна.
Филипп Поплавский, Анатолий Крючковский и Асхат Зиганшин по рекомендации командования поступили в Ленинградское военно-морское среднетехническое училище, которое окончили в 1964 году.
Иван Федотов, парень с берегов Амура, вернулся домой и всю жизнь проработал речником. Его не стало в 2000 году.
Филипп Поплавский, поселившийся под Ленинградом, после окончания училища работал на больших морских судах, ходил в заграничные плавания. Он скончался в 2001 году.
Анатолий Крючковский живёт в Киеве, много лет проработал заместителем главного механика на киевском заводе «Ленинская кузница».
Асхат Зиганшин после окончания училища поступил механиком в аварийно-спасательный отряд в городе Ломоносове под Ленинградом, женился, воспитал двух прекрасных дочерей. Выйдя на пенсию, поселился в Петербурге.
Они не рвались к славе и не переживали, когда слава, коснувшись их на несколько лет, пропала, словно её и не было. Но героями они останутся навеки.

Советский атомный самолет

В начале 1946 года Соединенные Штаты, тогда еще будучи единственной страной с ядерным арсеналом, приняли решение о создании самолета с атомным двигателем. Но из-за неожиданных трудностей работы продвигались крайне медленно.
Лишь девять лет спустя удалось поднять в воздух самолет с ядерным реактором на борту. По данным советской разведки, говорить о полноценном планере с атомным двигателем говорить было рано: секретный объект действительно оснастили ядерной установкой, однако она не была подключена к моторам и служила только для испытаний.
Тем не менее деваться было некуда — раз американцы зашли так далеко, значит, и в СССР должны вести работы в том же направлении. 12 августа того же 1955 года выходит постановление Совета министров СССР №1561-868, предписывающее авиационным предприятиям начать проектирование советского атомолета.
Летающая «утка» М-60/М-30

Сложная задача была поставлена сразу перед несколькими конструкторскими бюро.
В частности, бюро А. Н. Туполева и В. М. Мясищева должны были разработать летательные аппараты, способные работать на ядерных силовых установках. А бюро Н. Д. Кузнецова и А. М. Люльки поручили построить те самые силовые установки. Курировал эти, как и все прочие атомные проекты СССР, «отец» советской атомной бомбы Игорь Курчатов.

Сначала инициативу взяло на себя КБ Мясищева. Тамошние инженеры предложили проект сверхзвукового бомбардировщика М-60. Фактически речь шла об оснащении уже существовавшего М-50 ядерным реактором.
Проблема первого в СССР сверхзвукового стратегического носителя М-50 как раз заключалась в катастрофических топливных «аппетитах». Даже при условии двух дозаправок в воздухе 500 тоннами керосина бомбардировщик с трудом мог бы долететь до Вашингтона и вернуться обратно. Казалось, все вопросы должен был решить атомный двигатель, гарантировавший практически неограниченную дальность и длительность полета. Нескольких граммов урана хватило бы на десятки часов полета. Считалось, что в экстренных случаях экипаж смог бы беспосадочно барражировать в воздухе на протяжении двух недель.

в целях безопасности ядерную установку надо было расположить как можно дальше от экипажа. Хвостовая часть фюзеляжа подходила лучше всего. Там предполагалось разместить четыре атомных турбореактивных двигателя. Далее находился бомбоотсек и, наконец, кабина экипажа. Пилотов хотели поместить в глухую свинцовую капсулу весом 60 тонн.
Компенсировать отсутствие визуального обзора планировалось с помощью радиолокационных и телевизионных экранов, а также перископов. Многие функции экипажа возлагались на автоматику, а впоследствии предлагалось и вовсе перевести аппарат на полностью автономное беспилотное управление. Из-за «грязного» типа используемых двигателей обслуживание сверхзвукового стратегического бомбардировщика М-60 надо было осуществлять с минимальным участием людей.
Так, силовые установки должны были «цеплять» к самолету прямо перед полетом в автоматическом режиме. Заправка, доставка пилотов, подготовка вооружения — все это тоже должны были делать «роботы». Разумеется, для обслуживания таких атомолетов требовалась полная перестройка существующей инфраструктуры аэродромов, вплоть до закатки новых взлетно-посадочных полос толщиной не менее полуметра.

Из-за всех этих трудностей проект создания М-60 пришлось закрыть еще на этапе чертежей. Вместо него предполагалось построить другой атомолет — М-30 с ядерной установкой закрытого типа. Конструкция реактора при этом была гораздо сложнее, зато вопрос с защитой от радиации стоял не так остро. Самолет должны были оснастить шестью турбореактивными двигателями, питавшимися от одного ядерного реактора. В случае необходимости силовая установка могла работать и на керосине. Масса защиты экипажа и двигателей была почти вдвое меньше, чем у М-60, благодаря чему самолет мог нести полезную нагрузку в 25 тонн.
Первый полет М-30 с размахом крыльев порядка 30 метров был запланирован на 1966 год. Однако и этой машине не суждено было сойти с чертежей и хотя бы частично воплотиться в реальности. К 1960 году в противостоянии авиации и ракетчиков наметилась победа последних. Хрущева убедили, что самолеты нынче не так важны, как раньше, а ключевая роль в борьбе с внешним врагом перешла к ракетам. Как итог — сворачивание почти всех перспективных программ по атомолетам и реструктуризация соответствующих конструкторских бюро.

40 лет назад, 25 февраля 1977 года, произошел крупнейший пожар в истории XX века, который едва не уничтожил главный отель Европы — московскую гостиницу «Россия», унес жизни 42 человек

Вечером в пятницу, 25 февраля 1977 года Москва и ее гости наслаждались заслуженным за рабочую неделю отдыхом. Счастливчики, сумевшие достать билеты на концерт Аркадия Райкина, битком набили зал (на 2600 местах по списку странным образом оказались около трех тысяч зрителей). Великий актер рассказывал историю своего посещения «Греческого зала», отчего публика буквально каталась по полу со смеху.
А в ресторане на 22-м этаже, в банкетном зале северной высотной пристройки, окна которого выходили на изящные церкви Варварки (тогда еще улицу Стеньки Разина), группа выпускников механического факультета МВТУ имени Баумана отмечала 20-летие выпуска. Пришли 26 человек и веселились от души. Возглавлял вечеринку Владимир Малахов, на тот момент заместитель начальника управления Торгово-промышленной палаты СССР.
Всего же в переполненном зале ресторана гуляли до 250 человек. Бойкие официанты лихо подносили из-под полы посетителям запасы импортного алкоголя, оставшегося после празднования Дня Советской Армии и Военно-морского флота.
Веселились и постояльцы в своих номерах — пятница в СССР всегда была поводом для особого отдохновения души и тела. Впоследствии пожарные и спасатели отмечали, что очень многие из жильцов были изрядно навеселе и слабо ориентировались в происходящем. Видимо, очень радовались за космонавтов «Союза-24» Виктора Горбатко и Юрия Глазкова, репортаж о возвращении которых как раз в это время транслировали по центральному телевидению.
Свои поводы для веселья были в радиоузле (так называемая служба слабых токов) на пятом этаже северного корпуса. К двум дежурным смены пришли в гости два приятеля, которые привели с собой дам. Понятное дело, пятница-развратница, пришли не только чаю попить — гульба шла вовсю. Дабы освежиться, кто-то из гостей включил в соседней комнате кофейник, но за очередным тостом о нем забыли. Видимо, нашлись дела поважнее. Раскаленный кофейник прожег стол и упал на пол возле шкафа, где находилась большая бухта телефонного провода. Она-то и полыхнула.
По крайней мере, именно эту версию старшему следователю по особо важным делам КГБ СССР Олегу Добровольскому поведали выжившие участники злополучного застолья.

В любом случае в радиоузле запах дыма почувствовали приблизительно в 20.40. Как именно пыталась справиться с возгоранием и пыталась ли вообще это сделать пьяная компания «радистов» и их разгулявшиеся гости, осталось непонятным. Вроде бы какая-то возня имела место, но то ли действительно кто-то пытался тушить пламя, то ли просто сматывали удочки и спасали вещички, все это покрыто алкогольным туманом. Во всяком случае почти 40 минут о том, что пламя пожирает стены крупнейшего отеля Европы «радисты» никому знать не давали.

По незаделанным нишам между этажами дым и продукты горения начали распространяться вверх. Синтетические ковровые дорожки и обои стали для здания миной замедленного действия. Отсутствующие двери между лифтовыми холлами и коридорами также не стали препятствием для расползания ядовитого фосгена (токсичный газ, выделяющийся в результате сгорания синтетических красителей) по номерам отеля.

Первый сигнал о задымлении в «России» на пульт пожарной службы поступил в 21.23. Следом за ним последовал вал звонков от обитателей и служащих отеля.
Пожар в нескольких сотнях метрах от Кремля — вещь чрезвычайная вообще, а в гостинице — символе СССР — чрезвычайная до крайности. Поэтому уже через пять минут первые машины караула 47-й военно-пожарной части (81 человек при 14 пожарных машинах, включая три автоцистерны и пять автонасосов) разматывали брандспойты в сквере перед отелем.

Дым валил уже по верху северного корпуса от пятого этажа и выше, с громкими хлопками лопались оконные стекла. А самая высокая автолестница всего одна, и доставала она только до седьмого этажа.

Анатолий Брежнев, тогда начальник дежурной части управления пожарной охраны:
— Прибыв на пожар, я по выдвижной лестнице поднялся на седьмой этаж. Все сильно задымлено. Стучу в первую попавшуюся дверь номера. Ее долго никто не открывал, наконец в проеме появляется пьяный мужик в трусах. Я ему кричу, чтобы выходил, а он: «Я не сгорю». И дверь захлопывает. Приказываю подоспевшим пожарным топорами рубить замок. Оказывается, у него дама была. Та быстро сообразила, что к чему, вещи в охапку и — чуть ли не ползком по коридору. А кавалер нацепил пиджак с медалями и давай возмущаться. Потом, когда его силой выволокли сквозь дым и он увидел трупы, вынесенные из горящих коридоров здания, стал всех пожарных целовать…
Гулявшие с однокурсниками в ресторане Людмила Григоренко и Любовь Федорова спустились с 22-го этажа в туалет на 18-й. Именно там их застал пожар. По словам Людмилы, она у зеркала поправляла макияж, когда из-под двери, как в фильме ужасов, вдруг увидела выползающую струйку дыма.
— Тут же дверь распахнулась, — вспоминает Людмила Георгиевна, — и валом пошел уже черный дым. Мы закрыли дверь, и я сказала Любе: «Горит внизу. Давай попробуем дышать через отдушины!»
Это как раз было ошибкой, ибо ядовитый дым струился по вентиляционным каналам. На охваченных пламенем этажах погас свет, выгорела проводка. Людям пришлось пробираться на ощупь подальше от огня. От отравленных испарений они могли сделать лишь несколько шагов и падали.
— Наконец мы вышли к лестнице, — рассказывает Григоренко. — Там было как в печной трубе: черный дым и искры. Я крикнула: «Люба, держись за стенку, сейчас мы выйдем!»
Но та уже в панике бежала вниз по лестнице — как раз навстречу ядовитому дыму. Многие из тех, кто попытался спастись бегством через лестничные марши, погибли именно от удушения. Как и те, кто прятался в санузлах, пытаясь отыскать там защиту от огня и глоток свежего воздуха. Вдыхали же ядовитые испарения пожара.
Гулявшие в ресторане на 22-м этаже уже сообразили, что попали в западню. Пламя отрезало им дорогу вниз. По всей территории перед северным корпусом метались пожарные расчеты, к «России» собрались толпы зевак, подтянулись иностранные корреспонденты, огонь наблюдали в Большом Кремлевском дворце.
Старший метрдотель распорядился забаррикадировать двери, чтобы в огромное помещение ресторана не проник ни огонь, ни дым. Но все было тщетно — предательские струйки беспрепятственно лезли во все щели.
Стало трудно дышать, люди поневоле рванулись к окнам, которые были наглухо забиты на зиму. Кто-то терял сознание, кто-то ударился в истерику. Музыканты оркестра и посетители начали швырять в стекла тяжеленные кресла — те с рамами полетели вниз. Уборщица дико завизжала, чтобы «перестали хулиганить», пригрозив «вызвать милицию». Ей тут же налили коньяку, чтобы взяла себя в руки.
Вместе со свежим воздухом через окна в зал потянулся и дым с нижних этажей. Какой-то сильно пьяный посетитель, отчаявшись, хлопнул рюмку водки и затянул во всю глотку «Врагу не сдается наш гордый „Варяг“. На следующий день в иностранных СМИ было напечатано: „Русские в горящем здании пели “Интернационал».
И внизу царила паника. Начальник управления пожарной охраны Мосгорисполкома генерал Иван Антонов поднял по тревоге весь личный состав пожарного гарнизона. К «России» прислали все, что могло двигаться, подтянулись караулы из области. По счастливому совпадению в Подмосковье как раз в это время проходили сборы пожарные команды со всего Союза.
Площадь перед «параллелепипедом» забили 140 пожарных машин и порядка 1600 огнеборцев. Ко всему прочему съехалось не только городское начальство, но и сразу три члена Политбюро: председатель КГБ Юрий Андропов, министр обороны Дмитрий Устинов, в какой-то степени сопричастный к ЧП глава МГК Виктор Гришин, а также член ЦК КПСС министр внутренних дел Николай Щелоков. Командир взвода пожарной охраны Александр Маклецов потом вспоминал, что охранников важных персон собралось едва ли не больше самих пожарных. Теснота была необыкновенная.
На глазах у партийных бонз жильцы «России» с верхних этажей, не выдержав нестерпимого жара, пытались спуститься по связанным простыням, но те рвались, и люди разбивались насмерть. Пытались даже прыгать с матрасами, чтобы хоть как-то самортизировать падение — тщетно.
Один из свидетелей рассказывал, что толстый мужчина в подтяжках сорвался с импровизированного каната и, ударившись о бетонную ограду, рухнул в снег. Подбежавший его осматривать милиционер обнаружил в кармане целехонькую бутылку водки и незаметно ее прикарманил. Как и часы толстого гражданина.
Руководивший тушением пожара Дмитрий Юрченко вспоминал, что люди выбрасывали сумочки с деньгами и документами. Их собралась целая гора в ближайшем сугробе.

Короткие пожарные лестницы смотрелись как издевательство, а единственная в городе 62-метровая лестница сразу же вышла из строя. С 16-го этажа гостиницы по телефону 01 каждые пять минут звонил блокированный в номере первый заместитель министра торговли Болгарии Иванов, к которому пришли в гости два соотечественника-аспиранта. Высокий чиновник вежливо просил прислать для спасения пожарный вертолет, уверенный, что таковых не может не быть в столице первого в мире социалистического государства. Параллельно в трубку отчаянно кричала горничная этажа, прекрасно знающая, что таких вертолетов в Москве в помине не было. Потом болгарин еще более вежливо стал интересоваться у диспетчеров, какую смерть ему предпочесть — выброситься из окна или сгореть заживо. Их четыре трупа так и обнаружили потом вместе — не сгоревшими, задохнувшимися от дыма. Как и подавляющего большинства жертв пожара.
Погибла еще одна дежурная по этажу, которая после возгорания побежала по коридору, стуча в номера и оповещая жильцов о случившемся. Увидев, что ей самой не спастись, она позвонила домой и попрощалась с родными. Так ее и нашли, задохнувшейся с телефонной трубкой в руках.
Спасатели пытались хоть как-то взять ситуацию под контроль — от Москвы-реки протащили шланг, установили три насоса для подачи речной воды.

— Нужно было отсечь западный и восточный блоки, чтобы огонь не распространился по всему периметру гостиницы, — вспоминал бывший член оперативного штаба пожаротушения, ныне полковник запаса Василий Лященко. — Пожарные продвигались от торцевых лестничных клеток каждого этажа, с правого и левого угла, к центру. Вскрывали двери, чтобы спасти людей. Ликвидировали водой и пеной очаги и продвигались дальше. Казалось бы, вот, прошли на своем этаже, загасили. И вдруг сзади опять вырывается огонь!
Решение нашел начальник отдела управления пожарной охраны Виктор Кононов, предложивший сделать вертикальную «дорожку» из четырехметровых штурмовых лестниц, с которыми пожарные тренируются на специальных соревнованиях. Их надо было лишь последовательно одну за другой зацепить за перила балконов. Благо, вокруг полно было спортсменов-прикладников из Подмосковья.
Это был, возможно, единственный шанс на спасение. Пожарные кинулись вязать железки. Самодельная лестница-гигант устремилась к ресторану с вынесенными стеклами. По ней вверх метнулись спасатели — встречать погорельцев.
— Когда пожарные добрались до нас, — рассказывал Владимир Малахов, — народ их увидел и решил: сейчас нас будут выводить. Но вместе с пожарными поднялся и представитель «Интуриста». Он сказал: «Товарищи, надо вперед пропустить иностранцев!». Их пропустили.
Заметим, не женщин и детей, а именно иностранцев, как всегда было принято в СССР.
— Нас выводили по внутренней лестнице двое работников КГБ, которые были там то ли на задании, то ли просто отдыхали в ресторане, — рассказывает Людмила Григоренко. — Лестница была скользкая, черная… Когда вывели на крышу концертного зала — многие бросились целовать снег…
Некоторые целовали не только снег, но и своих спасителей, просто мешая им работать. Спасенный постоялец-негр кинулся лобызать руки пожарным, которые страховали спускающихся. Он был в явном исступлении и чуть было не сбивал их с ног. Дмитрий Юрченко, понимая, что человек явно не в себе, привел его в чувство ударом могучего кулака. Африканец улетел в сугроб прямо на глазах троицы Политбюро. Зато тут же успокоился.
Применение насилия к иностранцу — уголовная статья, и Юрченко знал, чем рисковал. Но наверху были люди, и их надо было спасать, презрев изъявления чувств уже спасенных. Впрочем, на следующий день сам Щелоков на планерке оценил по достоинству поступок пожарного, заметив, что лично он бы «врезал сильнее».
Тогдашний начальник караула 3-й пожарной части на Красной Пресне Виктор Лизогубов вспоминал, что, когда только подняли лестницу и начали эвакуацию, некоторые мужчины отталкивали женщин и пытались выбраться сами. Но, похоже, это были единичные случаи.
Куда более характерными называли иные сцены. По воспоминанию представителя штаба тушения пожара Владимира Зайцева, по лестнице спускался здоровенный мужик, который тащил на ресторанной скатерти битком набитый портфель без ручки. Ему кричали, чтобы бросил свой хлам, ибо может запросто сорваться с шаткой лестницы. Тот — ни в какую. Посчитали, что, вероятно у него секретные документы. Но, когда мужик спустился вниз, грохнул портфель к ногам пожарных — тот доверху был набит водкой и коньяком: «Вам, ребята, за спасение!» И тут же завернулся в скатерть — холодно было в костюмчике на февральском морозе. Всего по этой лестнице удалось спустить 43 человека из ресторана. Всего же в этот вечер пожарные спасли около тысячи постояльцев.

Толпы народа внизу, включая спасенных, мешали пожаротушению. В штабе позвонили в концертный зал, где продолжался концерт Аркадия Райкина, и максимально корректно попросили артиста немного продлить концерт, дабы вышедшие на улицу несколько тысяч зрителей совершенно не парализовали процесс. Сатирик, не зная толком, в чем собственно дело, отнесся к просьбе с пониманием и удлинил выступление более чем на полтора часа. Ничего не знавшая о полыхающем на верхних этажах пожаре публика была в восторге.

За 4,5 часа борьбы с огнем совместными усилиями пожар удалось одолеть. Всего, по официальным данным, 42 человека погибли, в том числе пять сотрудников гостиницы. Травмированных, обожженных и отравленных насчитали 52 человека, из них 13 пожарных. Выгорело порядка сотни гостиничных номеров с 4-го по 17-й этажи общей площадью три тысячи квадратных метров. Сумма материального ущерба была спорна, политического — вообще подсчету не поддавалась. Спалить лучшую гостиницу страны в год 60-летия Октября, за три года до Олимпиады — это пахло не только потерей партбилета и теплого кресла. Тут требовался козел отпущения.
Расследовать причины ЧП стали сразу несколько ведомств, начавшие параллельные поиски. С одной стороны, сами пожарные, с другой — МВД, с третьей, учитывая политическую значимость и число жертв, — КГБ.

Прессе, попытавшейся было живописать подвиги спасателей, сразу же заткнули рот, дабы та не ляпнула лишнее. Лишь на четвертый день после пожара в газете «Труд» промелькнула коротенькая заметочка о ЧП с соболезнованиям семьям погибших, число которых, естественно, не указывалось.
Но вся Москва видела этот пожар, и слухи о его причинах понеслись по стране со скоростью курьерского поезда. Молва тут же приписала причину поджога всем известной борьбе двух ведомств — Щелокова и Андропова. То, что в гостинице были «свои», снабженные «жучками», номера, в которые селили «пасшихся клиентов», знали многие. И то, что силовики с удовольствием ставят друг другу палки в колеса, тоже ни для кого не являлось тайной. Ходил слух, что якобы одна из служб захотела пустить локального «красного петуха» своим друзьям-соперникам, а вышло слишком с большим размахом.

Другие знатоки авторитетно уверяли, что поджог — дело рук неких теневых преступных деятелей (о каких-то «организованных преступных группировках» тогда и понятия не имели), которые-де не поделили что-то на столичном ипподроме, вот и попытались отомстить пожаром.
Третьи привычно кляли западных шпионов, хотя в эту версию мало кто верил из-за ее явной несуразности.
Интересно, что версию о поджоге всячески поддерживал сам Гришин

Пожарным же необходимо было прикрыть себя и выставить виновными самих работников гостиницы. Благо для этого у них был многолетний ворох предписаний, вынесенных дирекции, и благоразумно сохраненная копия «особого мнения» на акте приемки «России» в 1967 году. Поэтому им тоже версия с поджогом была более выгодна.

За следствие поэтому рьяно взялись сразу несколько автономных групп. Под стражу были взяты начальник и старший инженер службы слабых токов Тимошкин и Викдорчук. Мастер дежурившей в ту ночь смены Муравьев после одного из допросов вернулся домой, выпил бутылку водки и повесился на ремне в своем подвале.
Оставшиеся в живых гуляки из радиоузла выдали Добровольскому версию о кофейнике, которая того вполне устроила. Чуть позже начали говорить о якобы включенном паяльнике, памятуя, как от копеечной свечки вся Москва сгорела.
Таубкин все эти версии выслушивал, но ни одну не поддержал. Ни в какой поджог он не верил. В итоге стрелочники Тимошкин и Викдорчук получили полтора и год лишения свободы соответственно по обвинению в халатности и нарушении правил противопожарной безопасности, первые лица отеля отделались инфарктами.
Самый «громкий» пожар в истории России XX века унес с пламенем и все свои загадки.