Сразу предупреждаю: много букафф!  [взломанный сайт]  Если хотите узнать, чем дело кончилось, придется читать!  [взломанный сайт]  
   
   
 
Нет, не отговаривайте. Не хватайте за руки. Я всё равно расскажу. Я должна. Это очень смешно.

Одна компания, из соображений корректности не скажу, какая, да это и не важно для повествования, проводила для своих сотрудников выездной корпоратив на базе подмосковного лечебного санатория. По документам - повышение квалификации. По факту - пятиразовое оздоровительное питание, брокколи, бурый рис, спортивные игры, прыжки в мешках, лечебные ванны, по вечерам - дискотека. Короче, такие мини-каникулы. Люди взяли спортивные костюмы, пижамы и тапочки и приехали отдыхать. Но по документам - напоминаю - повышение квалификации.

Поэтому организаторы пригласили на гастроли меня с лекцией про личную эффективность. Обещали привезти на машине, накормить комплексным обедом, искупать в бассейне и дать щедрую денежку. Моим тельцем они закрывали статью расходов "Оплата преподавателей".

- Надо недолго, буквально пару часов поразвлекать нашу публику. Сможете? Что Вам для этого надо?

- Флипчарт, техническая возможность вывести презентацию на экран и... пилон.

- Пилон?!

- Ну, шест посредине сцены. Это если уж совсем лекция не пойдет...

Организаторы понимающе смеются. Кто-то из них был у меня на лекции и очень советует. Им «нравица». Я такая свистуха, ношусь по сцене, ручками машу, глазками хлопаю, ножки-сапожки, эгееей, рррребята, давайте жить дрррружно! То, что нужно.

В общем, я согласилась. Напомадилась. Поехала. Надела квадратные очки, чтоб казаться. Белый верх и черную утягивающую юбку с разрезом. Такая учителка из папиной взрослое кино-подборки. Села в машину, брендированную логотипом компании.

Помимо водителя, в машине на переднем кресле сидел дяденька в дублёнке, квадратной шапке с завязочками и волосатом шарфе. Выяснилось, что я – не единственное развлечение на этом празднике жизни. Ещё караоке и вот этот дяденька. Профессор, доктор экономических наук, на минуточку. Мы разговорились в дороге. Он отрекомендовался Андреем Викторовичем. Ехал читать людям лекцию на тему "Личный антикризисный план". То есть он собирался людям, которые приехали расслабляться, прочесть лекцию о том, что не надо расслабляться. Потому что – ау! - может, кто не заметил, но кризис на дворе!

По дороге мы попали в пробку. Водитель нервничал, а профессор был спокоен.

- Ничего, - сказал он. – Потерпите ещё пару месяцев, и пробки исчезнут.

- Куда же они денутся? – удивилась я.

- А сейчас в апреле цены вырастут ещё раза в три, а должности многие сократятся. Людям некуда, не на что и не на чем станет ездить...

Мы с водителем переглянулись и удрученно замолчали. А профессор продолжал ванговать:

- Да. Сейчас к лету начнется гражданская война. Если есть куда, лучше сбежать на лето в деревню с детьми. А то теракты, поджоги, покушения, зачем это...

- Слушайте, Андрей Викторович, - уточняю я, сохраняя вежливое самообладание. – А Вы сейчас об этом собираетесь людям в зале говорить?

- Ну да. Я в этом вижу свою миссию – предостеречь. Научить, как выжить. Что делать. И кто виноват.

- Ясно, - говорю я и думаю, что организаторы попали. Наверное, стоит предупредить, но что я им скажу? "Тут чувак к вам едет, будет вас к войне готовить, закупайте каски"?

Я под предлогом занятости погружаюсь в планшет, чтобы не сидеть в ядерном грибе безнадеги, распыляемом профессором.

Мы прибываем на место. Располагаемся. Профессор выступает первым. Я – только через три часа. Но мне неймётся. Я не хочу есть, и в бассейн не хочу. Я нервничаю. Что этот профессор сейчас наговорит людям, и как мне их потом реанимировать?

Спускаюсь в конференц-зал. Вижу, что выступает председатель профсоюзной организации. Шутит с трибуны. Люди отзывчиво и дружно смеются. Аудитория – человек сто - совсем ручная, готовы есть с ладошки. Люди расслабились, доверились, подставили пузико почесать. Сидят улыбаются, априори благоволят лектору.

Наконец, объявляют фио и тему профессора. Он из-за кулис выходит на сцену, взбирается на трибуну. Я раздетым-то, в смысле без верхней одежды, его и не видела. На нем костюм, вполне прилично смотрящийся с последнего ряда огромного конференц-зала, и рубашка такой расцветки, какую только Жанна Агузарова могла бы купить своему мужу в день рождения, чтоб он выглядел достойно среди приглашенных марсиан.

И начинается лекция...

- Мы живем, к сожалению, в переломный жизненный момент. Я не могу сказать Вам ничего утешительного. Все мои прогнозы всегда сбываются. В этом году начнется война, и вы должны быть готовы к этому, а не плескаться в бассейне, избегая думать о надвигающейся опасности. Грядут самые страшные пять-семь лет в вашей жизни...

Я наблюдаю за людьми в зале. Они съёживаются, вдавливаются в кресла, достают блокноты – собираются что-то записывать.

- Всё подорожает в 32-36 раз, - злорадно хихикая, сообщает весёлый профессор. - Итого буханка хлеба через пару лет будет стоить около семи тысяч рублей. 7000! Гречка примерно так же. За кило. Но это еще терпимо. Вот меня сейчас накормили завтраком из трёх блюд. Это неправильно. Привыкайте, учитесь есть мало и однообразно. Готовьте к этому Ваши организмы. Медикаментов, например, не будет вообще. Зарплаты не изменятся. Хорошо тем, у кого останется хоть какая-то работа. Работа - это имеется в виду производство. Бездельники всякие современные - страховщики, юристы, пиарщики - никому не будут нужны. Учитесь печь хлеб и добывать уголь в шахте. Иначе можете не выжить.

В зале сидят представители компании, которая не то что попала, а возглавляет рейтинг «бездельников» по классификации профессора. Удручённое, подавленное молчание слушателей.

- Война начнется еще в этом году. В августе. Ждите танки, подъезжающие к Москве. Война с НАТО. Молитесь, чтобы с НАТО. Важно, чтобы не с Китаем. Китай – единственная страна, армия которой морально готова воевать в условиях ядерной войны. Китаю мы проиграем сразу, всухую. Продлится война до 2020 года. Потом будет полегче, но не сразу...

Народ слушает профессора и что-то обреченно записывает.

- Ну и что же нам делать? - робкий напуганный голос из зала.

- Берите пример с моей семьи, - рапортует лектор. - Мы купили добротный деревенский дом с подполом. Купили запасы соли, сахара, гречки и тушенки на 7 лет. Главное, запаслись обезболивающими с большим сроком годности. В аптеках будет только йод и зеленка. Возможно, бинты. Если есть деньги, то, не теряя времени, покупайте золото. Ну, серебро тоже можно. Но лучше золото. В унциях. Бумажки всякие, доллары, рубли и евро, никому не интересны во время войны. А унцию золота легко обменять на буханку хлеба. В декабре, когда все побежали за телевизорами и мультиварками, мы с женой вставили себе импланты дорогие, немецкие. Потому что скоро лечить будет нечем. Надо сейчас, если есть деньги, вложить их в своё здоровье... Потому что эпидемии неизбежны. Будет косить пачками. А лекарств не будет. Даже анальгина какого-нибудь.

Люди слушают и хмурятся. Они плавали в бассейне, растирались махровыми полотенцами, ели курагу с творогом и булочки с изюмкой. Они отдыхали. И вдруг... Это все равно что тебя за шкирдак вытаскивают из бани и швыряют в снег. В принципе, не смертельно, полезно даже, но какого черта, профессор, предупреждать надо...

Я выхожу из зала и иду мирно пить кофе. Я кофеманка. Я иду и думаю о том, сколько мне нужно купить кофе, чтобы хватило на семь лет.

Минут за пять до окончания лекции я возвращаюсь в зал.

Похоронная атмосфера ощущается физически. Так и есть. Люди похоронили свою надежду на лучшее будущее. Профессор (доктор экономических наук, уважаемый человек, работает в авторитетном вузе – как ему не верить?) продолжает кидать комья земли на «гроб»:

- ...Ни в коем случае не берите кредитов. Вы не сможете их отдать. Приватизируйте муниципальное жильё. Правосудие на время войны возьмёт тайм-аут, никакой справедливости закона, наоборот, будет царить беззаконие...

- Андрей Викторович, - упавшим голосом говорит главный организатор. - Ваше время подошло к концу...

- Да, я заканчиваю, - весело соглашается профессор. - Последнее, что я хочу вам сказать. Моя миссия в том, чтобы вас предупредить. Я сделал всё, что мог, в разрезе двух предоставленных часов. В 2020 году мы с моей семьей будем сидеть на веранде нашего дома, пить чай с сахаром и говорить: "О, вон, смотри, человек пошел!" Живой здоровый человек на улице будет большой редкостью...

Смотрю, у улыбчивого председателя профсоюза уже глаз дергается. Он стучит ложечкой по стакану с водой и объявляет спасительное:

- Кофе-брейк!

Профессор уходит за кулисы, вирус обреченности, разлитый в воздухе, остаётся на сцене. Люди никуда не уходят, сидят в зале, вдавленные в кресла неподъёмной тяжестью трагичной информации. Они уже не хотят кофе, они хотят умереть прямо сегодня, чтобы в сентябре не ползти за буханкой хлеба с последними семью тысячами рублей по сожженной и разбомбленной Москве, зажимая нос от сладковатого запаха разлагающихся трупов людей, умерших от эпидемии, которую нельзя вылечить арсеналом лекарственных средств, состоящих из зеленки, йода и бинтов...

Я думаю о том, что если убить профессора прямо сейчас, за кулисами, то можно очень выгодно пересидеть напророченные им события в тюрьме, а в 2020 как раз выйти по амнистии...

Объявляют мой доклад. Я выхожу на сцену. Софиты безжалостно светят прямо в глаза, я плохо различаю лица людей в зале.

- Спасибо всем, кто остался на моей лекции, а не побежал за гречкой и тушенкой. Потерпите пару часов, потом вместе пойдем. За мной не занимать...

Вижу: появляются первые робкие улыбки.

- При всём уважении к профессору я не могу не заметить, что если он и дальше будет ванговать и гастролировать со своей миссией по трудовым коллективам, то долго его немецкие импланты во рту не продержатся...

Народ начинает улыбаться шире, я называю это "чеширить".

Начинаю лекцию. Тяжело. Люди всё ещё там, на похоронах. А тут пришла я и пустилась в неуместную присядку. Все примеряют на себя печальную перспективу будущего, напророченного профессором, сидят, опустив глаза. Чем больше глаз, тем проще говорить. Я борюсь за поднятые, устремленные на меня глаза. Мне важно заинтересовать аудиторию, понравиться ей. Это называется "метод всплывших пельменей". Как всплывают те пельмени, которые готовы, так и смотрят на лектора те люди, которые готовы слушать. Я отставляю в сторону заявленную тему. Выхожу из-за трибуны. Подхожу к краю сцены. Говорю без микрофона, проникновенно и искренне.

Знаете, друзья, мне довелось в жизни работать на разных работах. И одна из них заключалась в том, что я писала тексты для открыток. Да-да, вот эти открыточки с капельками росы на лепестках свекольно-красных роз и текстом:

"Я поздравляю с Днем рожденья,
И я желаю от души:
Пусть будут в жизни все мгновенья
Как эти розы хороши!"

Это я, да. Ну а что? Я была молода, и мне нужны были деньги. Так вот, там я научилось одной очень мудрой вещи: нельзя в поздравлении употреблять эмоционально отрицательно окрашенные слова. Нельзя желать: "Пусть минует боль, пусть уйдет беда!" Надо просто сказать: "Будь здоров и счастлив!" Потому что слова, наполненные горьким смыслом, такие, как "боль", "беда", "печаль" - как бациллы. От них болит голова, они ввергают в пучину уныния, распространяют метастазы обреченности. Вроде пришел поздравлять, но говоришь "пусть минует беда" - и настроение испорчено.

Помните притчу про царя, которому приснилось, что у него выпали все зубы, и он позвал двух толкователей снов и попросил объяснить, что это значит? И один сказал: "Все твои родственники умрут!" - и был казнен. А второй сказал: "Ты переживешь всех в своем роду" - и был премирован. Хотя по сути речь шла об одном и том же.

Я к тому, что наше настроение, наша речь, наше отношение к жизни – это наша зона ответственности. Очень многое зависит от набора наших внутренних интерпретаций, от того, что мы видим: наполовину полный или наполовину пустой стакан.

Безусловно, есть вещи, которые мы не в силах изменить. Ход истории, законы физики, запрограммированные судьбой страны катаклизмы – это вещи, неподвластные нам.

У всех вокруг, друзья, доллар стал по 70 рублей, у всех. Ни у кого он тридцаточкой не остался. Вы не можете это изменить. Зато можете изменить то, с какими эмоциями вы реагируете на этот факт. Стенаете, жалуетесь, тиражируете панику, многократно ее усиливая? Задумайтесь, зачем вам это. Почему вам так комфортно быть жертвой обстоятельств, которые вы не в силах изменить? Жертва - это манипуляция. Я самый несчастный человек в мире! Почему выгодно быть Карлсоном? Потому что тогда можно и дальше бездействовать. Потому что самый больной человек в мире только и делает, что лежит, умирая, и ловит сачком сочувственные взгляды.

Вы не можете остановить несущийся на всех парах поезд. Зато вы можете выбрать: встать перед ним или не встать. И за этот выбор понести полную ответственность.

Перебазировавшись сюда, в наш зал, вы тоже имеете право выбора, как вам реагировать на лекцию нашего профессора. Вы можете прямо сегодня начать ждать смерть. Говорить о ней, готовиться. Но как по мне, так это уже и не жизнь. Я не призываю ходить по городу с идиотской намертво приклеенной улыбкой. Я призываю не позволить внешним обстоятельствам отобрать у нас присущий каждому талант радоваться и ценить жизнь. Каждый драгоценный денечек. И даже если наш профессор в чем-то прав, и какие-то из его прогнозов - не дай Бог! - сбудутся, то... как бы это объяснить... я не против профилактической закупки гречки. Но, покупая ее, купите и пирожные, а?

Люди в зале благодарно улыбаются. Пельмени готовы. Полный зал устремленных на меня глаз.

Надо жить и смеяться, стремиться и мечтать. Я вот, например, хочу дочку. Я очень хочу дочку! Щёчки с ямочками, ножки в перетяжечках. Я мечтаю о ней, оживляю, материализую своё желание, я уже купила заколочки с какживыми бабочками и розовые атласные туфельки-пинетки 18 размера...

- Ну так этого мало! Дети не от заколочек рождаются, - хохмит председатель профсоюза. У него больше не дергается глаз.

- Да ладно? - подыгрываю я. - Вот если бы деньги давали не только за второго ребенка, но и за попытки его сделать, я бы уже озолотилась...

Народ хохочет, расслабился, доверился.

Я рассказываю историю моей подруги, которая очень хотела жить отдельно от проблемных родителей. Так хотела, так мечтала... Но финансовые тиски и обязательства не позволяли никак решить эту проблему. Я поддерживала её тогда, как могла. Ты только мечтай, работай, пытайся, всё получится! Однажды она совсем отчаялась. И я пошла в магазин и купила ей... шторку для ванны с жирными синими дельфинами. «Когда-нибудь ты повесишь эту шторку в ванную своей квартиры!» - сказала я. Подруга засыпала и просыпалась в старой квартире с проблемными родителями, глядя на эту шторку. И спустя год так сложились обстоятельства, что она – одна из всех! - получила жилищную субсидию и взяла в ипотеку маленькую замкадышевую квартирку. Но свою! Отдельную!

- И угадайте, что висит в ванной ее квартиры? – с преувеличенной загадочностью спрашиваю я.

- Ваш портрет? - хохмит председатель профсоюза. Он всё-таки классный. Я смеюсь вместе с залом. Напряг ушел, мы будем жить. Мы все вместе переместились с похорон на корпоратив и уже тут все танцуем вприсядку...

В заключение я говорю о том, что готовиться к худшему – это тоже жизненная стратегия, заслуживающая внимания. Как самураи, которые вступают в схватку, лишь прокрутив в голове все варианты развития событий и приняв собственную смерть как худший вариант. И дерутся потом так, будто это уже произошло. А раз ты уже умер – то и нечего терять.

Но, как по мне, так жизнь в ожидании смерти – это уже смерть. Я не предлагаю ходить с нестираемой улыбкой на лице и немотивированной мантрой «ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО» под минометными обстрелами. Я просто – как вариант – предлагаю замечать хорошее уже сегодня, увидеть в кризисе возможность начать новую жизнь и оптимальное время для кардинальных перемен, забанить уныние и апатию, которые эпидемией, воздушно-капельным путем распространяются в обществе благодаря вот таким вот профессорам, и просто жить свою жизнь начисто, без черновых вариантов, потраченных на ожидание, что кто-то придет и решит все ваши проблемы, и страхи-страхи-страхи, что всё будет плохо... Не будет, ребят, не будет... Потому что как всё будет, зависит только от нас.

Вечером я уезжаю из пансионата. Меня выходят провожать почти все слушатели. Мы провели чудесный яркий день вместе и теперь стоим на крыльце, хохочем, ждем, пока водитель прогреет машину.

Вдруг из дверей пансионата выходит профессор. В шапке с завязочками и с волосатым шарфом. Оказывается, он тоже был здесь весь день, хотя все думали, что он уехал сразу после своей лекции - спасать остальное народонаселение России. На крыльце воцаряется зловещая тишина.

- Всем до свидания, - вежливо говорит профессор. – Желаю вам всё успеть и с пользой использовать оставшееся нам мирное время...

И вдруг где-то на задних рядах слышится тихо напевающий голос председателя профсоюза:

- В тёмно-синем лесууууу, где трепещут осииины, где с дубов-колдунов опадает листва...

Народ подхватывает:

-На поляне лесноооооой зайцы в полночь косиииили и при этом напевали странные словааааааа!

И мы все, переглядываясь и смеясь, на разные голоса затягиваем: «А нам всё равно, а нам всё равно...»

Затролленый профессор затравленно смотрел на нас из окна автомобиля. Водитель не трогался, ждал меня.

- Знаете что, ребят? - сказала я, глядя на квадратную шапку профессора с завязочками. - Можно я здесь, с вами, переночую?

- Уррраааааааа!

Под дружный одобрительный гул народа мы помахали отъезжающей машине, увозящей профессора в дом с гречкой и тушенкой, а сами пошли играть в "Крокодила"...

Подпись автора

Не учите меня жить, лучше помогите материально!))))