Ммм))) не про наших героев, но скину сюда)

Тайкины тайны

Тайкину бабушку за глаза называли ведьмой. А в лицо, конечно, Таисией Семёновной. Здоровались, улыбались, приносили гостинцы, но, выходя за калитку, все равно трижды сплёвывали через левое плечо. Ведь если ведьма беду отводить умеет, значит, и удачу может отвадить.
Тайка сперва обижалась и ябедничала. Мол, ты что, ба, не видишь, как люди плюются и фигу в кармане прячут? Не надо им помогать!
Но та гладила внучку по густым чёрным волосам, будто маленькую (а ведь Тайке зимой уже шестнадцать стукнуло), и качала головой:
— Если не мы, то кто? У нас в Дивнозёрье места заповедные, но опасные. А люди не злые, просто страшно им.
Тайка вздыхала, но не спорила. Она и сама знала: слишком уж близко сошлись в их деревне мир потусторонний и проявленный. В озёрах по ночам плескались мавки-хохотушки; молодой, а потому ещё шальной леший дурачился в лесу (особенно любил превращаться в выпь и пугать дачников); кикиморы воровали из сада спелые яблоки, по ночам расшалившиеся домовые путали детям волосы, а у деда Фёдора каждую весну в подвале откапывался упырь.
К счастью, от любой напасти у бабки Таисьи находились оберег и верное слово.
— Если я перестану помогать, представь, что будет с Дивнозёрьем?
И Тайка, содрогаясь, представляла: ничегошеньки не останется от заповедных мест. Уйдут люди, опустеют дома, сады зарастут крапивой, зелёная ряска затянет гладь озёр, заболотится лес... Потому что жить бок о бок с нечистью — это вам не шутки. Тут правила знать надо!

Ближайший ход в иные земли находился недалеко от Тайкиного дома: прямо за гаражами, у оврага. Взрослые обходили это место стороной (особенно ночью) и запрещали детям играть у гаражей. Но те всё равно играли. Тайка там сама всё детство провела с друзьями.
Со свечой и зеркалом они вызывали фею, чтобы та исполнила три желания (маленькая негодяйка ни разу не явилась, но в кустах постоянно кто-то хихикал); искали следы оборотня (и нашли!); ставили ловушку на коловершу (существо, похожее на помесь совы с кошкой, откупилось от детей леденцами, а Тайке потом влетело от бабки, мол, зачем напугали Пушка, у него и так от нервов перья из хвоста лезут); в сумерках с визгом прятались от бабая — страшного кривобокого старика с суковатой палкой… иногда, впрочем, это был не бабай, а дед Фёдор — тот самый, что приглянулся упырю.
Родители беспокоились зря: нечисть, водившаяся в Дивнозёрье, была не опаснее машин, несущихся по трассе, или незнакомца, предлагающего конфетку. Будешь думать головой, и ничего плохого с тобой не случится, — так считала Тайка. Взрослые же просто забыли, как сами в детстве бегали к оврагу, мечтая хоть одним глазком заглянуть в чудесный край. А ход, между прочим, вёл оттуда, а не туда. Так что никому из живущих в Дивнозёрье увидеть иные земли не удалось.
Кроме Тайкиной бабушки. Она мечтательно улыбалась всякий раз, вспоминая тот случай:
— В твоих годках я как раз была. Тогда-то и начали к нам захаживать дивьи люди. Ох, и переполох поднялся. Говорят, аж до самой столицы слух дошёл. Приезжали и репортёры, и учёные какие-то, и даже эти… которые инопланетян ищут. Потом шумиха улеглась, а дивьи люди остались.

Тайка не раз слышала, как однажды на пустыре у оврага, где ещё не было никаких гаражей, её бабушка повстречала дивьего мальчика.
Ей сложно было представить, как выглядела бабушка в молодости, поэтому Тайка часто воображала себя на её месте: не зря же они тёзки. И все говорили: похожи, как две капли воды.
А увидеть мальчика из дивьего народа Тайка тоже была бы не прочь! Как и послушать ещё раз бабушкин рассказ...

Парнишка едва доставал ей до плеча. Смешной: курносый, веснушчатый, в зелёной курточке и с острыми ушами, торчащими из-под шапки. По виду — Тайкин ровесник, но кто знает этих дивьих? Может, это только на вид ему лет шестнадцать, а на самом деле шесть сотен?
Сжав зубы, он обрывал лозы дикого винограда, обвившие одинокий вяз, и, кажется, чуть не плакал. Ладони были содраны в кровь.
— Ты что, потерялся? — Тайка подошла ближе.
— Нет, конечно! — Парнишка выпустил лозу, шмыгнул носом и одёрнул курточку. — Я ищу вязовое дупло. Ты не видела?
— Не-а, — она осторожно заглянула ему за спину, чтобы убедиться, что у парнишки нет хвоста (мало ли, вдруг бесёнок?); хвоста, к счастью, не было. — Я знаю дуб с дуплом и ещё расколотую сосну у озера.
Мальчишка уселся прямо на землю, скрестив ноги.
— Ох, меня мамка заругает...
— За что? — Тайка присела рядом на корточки.
— Так я ушёл без спросу, и никому не сказал, — он почесал за ухом и вздохнул. — Ход открылся, я и впрыгнул. Кто же знал, что у вас тут даже завалящего вязового дупла нет? Как вы вообще ходите?
— Э-э-э… Ногами.
— Скукота!
— А вот и нет, — надула губы Тайка. — Знаешь, сколько у нас всего интересного?! Можно пойти в лес за орехами. Или искупаться. Или развести костёр и испечь картошку. А Федька нам на гитаре сыграет, если попросим. Про жёлтую подлодку.
Глаза у дивьего мальчика загорелись.
— Ух ты! Но мне ж никто не поверит… если только… А подаришь мне что-нибудь на память?
Тайка достала из кармана медный пятак, дыхнула на него и протёрла рукавом.
— Вот, держи. Счастливый! Я с ним алгебру на пять написала.

Они провели вместе целый день. Купались, загорали, лопали орехи и ягоды, кидали дворовому Шарику палку, жарили на палочках хлеб, смотрели на звёзды и пели песни. Тайке казалось, что она знала этого дивьего мальчика всю жизнь. Вот только имя подзабыла. Он-то ещё на пустыре представился, но из головы вылетело, а переспрашивать было как-то неловко…
— Эй, а пятак твой и впрямь счастливый. — Тихий шёпот разбудил задремавшую Тайку уже на рассвете. — Я нашёл вязовое дупло тут неподалёку!
— Значит, уходишь? — Её голос дрогнул от обиды.
Вот и всё, кончилась сказка.
— Хочешь, пойдём со мной? — Глаза дивьего мальчика вспыхнули изумрудным огнём в предрассветных сумерках.
— Вот просто возьмём и пойдём?
— Ага!
Сердце забилось так быстро, что Тайке пришлось приложить руку к груди.
— А как я потом попаду обратно?
Порыв ветра сбросил к её ногам пару сосновых шишек. Где-то вдалеке прокричала выпь (или опять леший?). А мальчик из дивьего народа пожал плечами:
— Как-нибудь. Или никак. Я пока и сам не знаю, смогу ли вернуться из вашего чудесного края.
— Погоди! — Тайка вытаращилась на него. — Что значит, «нашего»? Это ты живёшь в чудесном краю, а наша деревня обычная.
Мальчик рассмеялся:
— У нас говорят наоборот. Думаешь, почему наши так к вам и лезут? За чудесами! Другие звёзды над головой. Незнакомые песни. Картошка опять же. И эти... страшные рогатые животные, которые дают молоко.
— Ты любишь молоко?
— Очень, — он крепко сжал в ладони медный пятак и поклонился. — Благодарю, что показала мне настоящее волшебство.
Сперва Тайка думала, что мальчик шутит, но взгляд нечеловеческих глаз был серьёзным.
И она решилась:
— Ладно, я иду с тобой. Показывай, где тут дупло?
А что такого? Ей тоже хотелось настоящего волшебства.
Жаль вот только, этим мечтам не суждено было сбыться…

Дупло оказалось узким. Мальчик из дивьего народа с трудом протиснулся и пропал в темноте. А когда Тайка сунулась следом…
Это только говорят, мол, голова пройдёт — и всё остальное тоже пролезет. Твёрдая кора до крови царапала плечи, но дальше не пускала. Перед глазами колыхался густой туман.
— Ничего не получается! — крикнула Тайка в пустоту.
Ей показалось, что кто-то ответил, но голос был таким далёким, что слов не разберёшь.
Зато туман немного рассеялся.
Сквозь распахнутые настежь резные врата Тайка разглядела дорогу, вымощенную перламутровыми камешками, и белоснежные стволы деревьев с хрустальными листьями, в которых сверкали лучи солнца. На ветвях среди золотых яблок пели незнакомые птицы, листва мелодично звенела от лёгкого ветерка, в воздухе сладко пахло сказочными цветами. Вдалеке на холме виднелся белокаменный дворец с зеркальной черепицей, на башенках развевались алые флаги...
Порыв ветра ударил в грудь. Миг — и всё померкло.
Очнулась Тайка на земле под вязом, сжимая в руке душистое золотое яблоко. Красивое: ни бочка, ни червоточины.
За прошедшие годы оно не сгнило, не высохло и до сих пор хранилось у Таисии Семёновны в серванте. Твёрдое: зубы обломаешь. Зато пахло совсем как настоящее.

— И вы никогда больше не виделись?
— Виделись, внученька. Во снах.
— Ну-у, это не считается... — разочарованно протянула Тайка-младшая, качаясь на табурете.
Бабушка рассмеялась звонко-звонко, совсем как молодая.
— Ещё как считается! Это ведь он научил меня всему, за что ведьмой прозвали. Как защититься от злых чар, как уважить добрую нечисть и отвадить злую, какие травы от хвори помогают, как зазвать в гости дождь... А я рассказывала ему про наши обычаи. Поэтому в Дивнозёрье люди с дивьим народом могут бок о бок жить. Мы их уважаем, а они — нас.
— Вот это да! — Тайка придвинулась ближе вместе с табуретом; глаза её сияли. — А почему он сам больше не приходит? Другие-то вон каждый день шастают.
— Нельзя ему, — бабушка вздохнула. — Он теперь царь дивьего народа, привязан к своей земле крепко-накрепко. Такова его доля...
— А меня научишь колдовству?
Тайка никогда не просила об этом, и теперь затаила дух, ожидая ответа. Ей с детства хотелось быть ведьмой, как бабушка. Конечно, она не раз помогала собирать и толочь травы, ходила разбрасывать соль у околицы, оставляла дары духам лесным и водным, каждый год зазывала песнями весенние ветра, а однажды даже помогла домовому Никифору, застрявшему в погребе между двумя кадушками. Но это всё не то...
— Какому колдовству? Ты всё уже знаешь. А чего не знаешь, то сердце подскажет: в тебе ведь тоже дивья кровь, — бабушка шаркающими шагами подошла к серванту и достала золотое яблоко. — А мне пора... Это они сюда запросто ходить могут, а чтобы мы к ним — раз в полвека дверца открывается. Если не сегодня, то никогда.
Тайка вскочила, уронив табурет, бросилась к бабушке, обняла её крепко-крепко.
— Ты что удумала, ба? Не пущу! Мамке с папкой до меня дела нет, теперь ещё и ты бросаешь?
— Дед Фёдор за тобой присмотрит. И Пушок.
Невесть откуда взявшийся коловерша спланировал Тайке на плечо, крепко вцепился в ткань платья совиными лапами и курлыкнул.
— А как же Дивнозёрье? Тут без тебя такое начнётся!
— Оно твоё, — бабушка с хрустом надкусила золотое яблоко. — Теперь ты ведьма, как и хотела. Храни и защищай.
Тайка сглотнула и заревела в голос, размазывая по лицу слёзы. Казалось бы, радоваться надо: сбылась заветная мечта, — но на душе было горько.
А коловерша щекотал усами её щёку, и от этого клонило в сон...

Наутро Тайка проснулась от топота и вздохов домового. Похоже, тот намекал, что в мисочке закончилось молоко.
— Ба! Никифор кушать хочет!
Никто не отозвался.
Тайка спустила ноги на пол и поёжилась от утреннего холода. И тут её взгляд упал на старый медный пятак, лежащий на прикроватной тумбочке…
Монета оказалась неожиданно тёплой. И с дырочкой — будто бы её носили на шнурке.
— Ба?! — позвала она уже настойчивее.
Опять тишина. Может, в курятник пошла?

Бабушки не оказалось нигде. Хуже всего, что свои же, деревенские, вообще о ней не помнили. Будто и не было никакой Таисии Семёновны...
Когда пришёл дед Фёдор, Тайка третий час мыла уже чистую посуду и ревела.
— Ты эта… расспросы прекращай, — старик отставил в сторону свою палочку и шагнул в сени. — Только нам с тобой о Таисье помнить дозволено. Видать, такова была её воля. Я и пацана этого остроухого помню. Как картошку вместе лопали да под гитару пели…
Тайка шмыгнула носом:
— Деда, но мне шестнадцать всего. А я теперь вроде как за всё тут в ответе. Что будем делать, если мамка меня в город заберёт?
— Не боись, не заберёт, — старик потрепал её по макушке. — Дивнозёрье тебя не отпустит, так и знай.
Он, кряхтя, опустился на завалинку и достал трубку.
— Приходила ко мне бабка-то твоя, — признался он. — Попрощаться. Счастливая, глаза горят... Ещё вчера под семьдесят ей было, а тут гляжу — снова девица. Будто молодильное яблочко слопала: похорошела, расцвела. Всю жизнь ведь прождала своего дивьего кавалера. И, вишь, дождалась. А мы дураки были. Смеялись над ней. Дразнили дивьей невестой. Ведьмой-то её уже после прозвали...
— Теперь и меня будут дразнить... — Тайка поёжилась. — Ну и пусть! Переживу.
— А не проклянёшь обидчиков? — дед Фёдор усмехнулся в усы, выдыхая дым.
Тайка замотала головой:
— Не-а. Люди же не со зла. Просто страшно им… Деда, а у тебя верёвочки тоненькой не найдётся?
— У меня в хозяйстве всё найдётся, — старик покопался в кармане и достал тонкий шнурок. — Держи вот.
Прищурившись, он одобрительно крякнул, когда Тайка повесила на шею пятак — бабкино наследство.
— Вижу, в хороших руках Семёновна Дивнозёрье оставила, — не выпуская из зубов трубки, старик потянулся за палкой. — Ну, бывай. Ежели чего, зови, подсоблю, чем сумею. И эта… про упыря не забудь. Ух, и достал, гад!
Тайка проводила деда до калитки. Тот, выйдя, огляделся и, думая, что его никто не видит, трижды сплюнул через левое плечо.
Впору было снова разреветься от обиды (вот уж от кого не ожидала!), но тут из-под крыльца вылез домовой Никифор в праздничной косоворотке. Он отряхнул колени, поправил картуз, подбоченился и густым басом пророкотал:
— Не кручинься, хозяюшка. Идём-ка лучше к столу. Я тебя с нашими познакомлю. Нынче все пришли, все.

"В каждой детской сказке живет еще одна, которую в полной мере может понять лишь взрослый."

"Санта"

Едва держась на ногах, Элай продолжал проламываться сквозь миры – чем в более несусветную глушь ему удастся забраться, тем меньше шансов попасть в руки врагов. От одной мысли о них горло перехватывало и голова начинала кружиться. Элай словно воочию видел подвалы, где терзали магов, выкачивая из них преобразующую энергию. Видение заставило парня рвануться вперёд, не разбирая пути, и он ухнул куда-то, тут же вскрикнув от странного дискомфорта. Медленно выныривая из беспамятства, Элай понял, что невыносимо продрог от странной белой субстанции, облепившей тонкий плащ.

Он сидел посреди гигантской пустоши, засыпанной ледяным порошком, совершенно не представляя, куда направиться дальше. Холод быстро положил конец сомнениям, и маг двинул, куда глаза глядят, то глубоко проваливаясь, то оскальзываясь на странном покрытии. Дело пошло лучше, когда Элай сообразил подхватить крючковатую палку. Опираясь на неё, маг ковылял к едва различимым на горизонте хлипким домишкам, где, судя по дыму над крышами, теплилась жизнь. Он не особо надеялся, что здешние обитатели пустят в дом странного незнакомца, но искать более уютный мир не было сил.

Не чувствуя пальцев, Элай поскрёбся в дверь крайнего жилища и почти рухнул на возникшего на пороге крепыша. Пришёл в себя он за убого накрытым столом, вокруг которого расположилось удивительно много людей. Они гомонили, всовывая в руки мага грубую чашу с напитком, похожим на крепкое пиво, и завёрнутый в лепёшку кусок рыбы. Поддаваясь общему настрою, Элай одним глотком осушил чашу и тут же согрелся. Кто-то уже отплясывал у жарко натопленного очага, детишки вертелись между взрослыми, время от времени подбегая к столу. Какой-то неизвестный праздник освещал бедный дом и усталые лица людей, так щедро поделившихся с Элаем своим гостеприимством.

Чуть встрепенувшись, маг внимательно огляделся по сторонам. В спокойные времена в его мире были совсем иные торжества, маленький Элай с восторгом участвовал в украшении покоев, да и состязания сооружавших невиданные блюда волшебников старался не пропускать. Проверив тоненький ручеёк магической энергии, он взмахнул руками, рассыпая по стенам разноцветные огни, чудесным образом преобразившие жилище. Ни на какие кондитерские творения парень сейчас не был способен, но немного оранжево-ярких фруктов его родины раскатились по столу, заставив малышей разинуть рты.

– Хочу поздравить с вашим праздником, – сказал маг, подстраиваясь к речи хозяев.

Те зачарованно таращились на диковинные фрукты и длинные конфеты в блестящей фольге, которые пришелец протягивал малышам. На какой-то миг Элай ощутил ледяные мурашки – как он мог забыться и рисковать, не разузнав здешнего отношения к магии!

– Санта, – вдруг отчётливо выговорил крепыш, открывший ему дверь. – Это Санта!

– Санта!

Люди вскакивали из-за стола с восторженным, каким-то детским выражением лица, а потрясённому Элаю казалось, что его приняли за какого-то святого.

– Нет-нет... – начал было маг, но тут же оборвал себя.

Ему вовсе не хотелось отказывать этим людям в праздничной сказке. А может быть, Элай бы даже рискнул поселиться где-нибудь по соседству, и иногда, чтобы не привлекать внимания к здешнему миру волнами магии, баловать его волшебством. Заходить в дома и дарить скромные подарки, исполнять простые желания, наслаждаясь царящей вокруг атмосферой тепла, которую невозможно искусственно сотворить.

"Принцесса и Серый"

Ему было привычно красться по лесу серой тенью, старавшейся слиться с мокрыми лохмами кустов. Все звуки тонули в нудном шорохе бесконечно сыплющихся с неба капель, но даже когда над кронами маячило солнце, вокруг было тихо. Охотники давно поразогнали окрестное зверьё, и требовалось постоянно держать нос по ветру, чтобы не вылететь навстречу деловито снующим по лесу людям. Серый считал себя знатоком присущих им запахов. Телячья кожа, табак и едва уловимый аромат пороха от ружий впивались в чувствительные ноздри, заставляя волка цепенеть. Он был щенком, когда впервые увидел, как лишились своих линялых шкур несколько потерявших осторожность родичей.

С тех пор умение превращаться в тень не раз спасало ему жизнь, но вдруг подвело. Человек, с которым столкнулся Серый, не распространял далеко вперёд удушающую вонь табака с тонкой нотой металлической смерти. Вынырнув из кустов, волк почти налетел на него, тут же отпрыгнув от громкого взвизга. Двуногий шлёпнулся в траву, выставив перед собой смехотворно короткий меч. Да и он сам был какой-то мелкий, с тонкими ножками и лохмами – из-под упавшей на лицо спутанной шерсти блестели перепуганные глаза.

– Не подходи! – пропищал человек.

– Больно надо, – фыркнул волк, решая, не смыться ли обратно в кусты. – Ты ещё кто?

– Принцесса! – пришелец перестал размахивать мечом и вскинул голову.

– Принцесса! – Серый едва не покатился со смеху. – Не бывает таких принцесс!

Однажды волк и вправду видел целый дом на колёсах, в котором по лесу катила важная дама в копне из пугающе-красной ткани, поэтому знал, о чём говорит. Но жалкий пришелец внезапно обиделся.

– Конечно, все, кроме меня. знают, какими бывают принцессы! А если я не хочу сидеть во дворце и вышивать крестиком? Может быть, мне больше нравятся путешествия и приключения! Кроме того, все постоянно твердят, что принцесса должна быть прекрасной и милой, а как такой сделаться, не говорят... Ну, а ты кто такой?

– Волк, – Серый тоже постарался гордо выпрямиться.

– Волк?! – принцесса обидно вытаращилась на жмущегося у кустов мокрого заморыша. – Но ведь волк – это такой... опасный хозяин леса.

– Хозя-яин! – надулся Серый. – Вижу, ты не часто бываешь в лесу. Как тут станешь опасным, когда и днём, и ночью приходится убегать от охотников. Трястись наравне с зайцами. Может быть там, в Заповедных чащах, кто-то и не прячется от звука шагов, – он кивнул на простирающийся далеко за Малиновую реку лес. – Но, говорят, там много странных существ и неведомых диковин, от которых стоит держаться подальше.

– Диковин? – принцесса вскочила, и глаза её засверкали ещё ярче. – Так чего же ты здесь сидишь?! Надо идти и всё самим посмотреть!

– Думаешь, они не окажутся хуже охотников? – замялся Серый.

– Думаю, раз нам невмоготу оставаться дома, пора разведать новые места, – решительно заявила принцесса. – Идём, волк.

Серый без особой уверенности двинулся следом. Осторожность осторожностью, но выглядеть трусливей какой-то принцессы он не собирался.

"Секреты Пана"

Голова шла кругом, заглушить противные мысли не получалось, они жалили юного сатира не слабее роя растревоженных пчёл. Как следует разбежавшись, он со всей дури врезался лбом в ствол платана. Даже его крепкий череп подозрительно затрещал, сатир взвыл, прижав руку к пострадавшему месту, почти ощущая, как под пальцами вздувается шишка. Громкое покашливание оторвало парня от этого увлекательного дела. Резко обернувшись, он увидел Пана, выбравшегося из зарослей дикого винограда. Хозяин леса явно брёл к тихой поляне, затенённой даже в самый солнечный день, но сонливость в глазах мгновенно исчезла – теперь Пан с живым интересом пялился на ушибленного сатира.

– С чего это тебе вздумалось тягаться с деревом? - ехидно поинтересовался бог. - Или решил проверить, настолько ли деревянна собственная башка?

– Вот-вот, - на всякий случай придерживая лоб, зафыркал сатир. - Вот это постоянно и слышу от нимф! Не могу предложить им ни капли прекрасного, только тупые пляски и игрища...

– Ты расстроен отсутствием успеха у нимф? - Пан удивлённо вскинул кустистые брови. - Тоже мне беда. В этом деле редко кому везёт, нужно быть Аполлоном, чтобы нравиться всем. Нимфы спешили превратиться в тростник, только бы избавиться от меня. К тому же, тебе есть чем развеселить этих ветрениц, - он кивнул на заткнутую за пояс парня флейту.

– Я тот ещё игрок, - вздохнул сатир. - Могу хоть целый день выводить мелодии, но с тобой-то мне не сравниться.

– Со мной? - вновь усмехнулся Пан. - Однажды в своей самонадеянности я вызвал Аполлона на состязание в игре. Был в ударе, как никогда, почти поверил, что смогу победить. Но стоило Аполлону провести по золотым струнам кифары, как все сердца тут же были отданы ему.

– Но... - запнулся, выискивая убедительные доводы, сатир. - Но ты всё равно самый настоящий олимпиец, равный другим богам!

Весёлые глаза Пана на миг погрустнели.

– Я мог бы жить на Олимпе, - согласился бог. - Младенец с козлиными ногами и бородой очень понравился Зевсу и остальным. Это оказалось неплохим развлечением в череде скучных пиров, на которых мне особо и нечего было делать, кроме как веселить остальных своей нелепостью.

– А что делать здесь? - осторожно спросил сатир.

– Можно наведаться к святилищу Деметры, там всегда вызревают лучшие персики. Или отправиться в путешествие. А лучше всего, раз уж я передумал спать, созвать нимф и закатить очередную гульбу. Пошумим немного? - в руках Пана незаметно появилась свирель. - Давай, давай! - подбодрил он сомневающегося парня. - На самом деле, тебе же нравится играть и танцевать.

– Ещё бы, - признал смущённый сатир.

– Тогда ничто не должно тебя останавливать, - Пан довольно кивнул. - Какие бы недостижимые аполлоны не потрясали перед тобой своим совершенством.